Семейщина - Страница 174

К оглавлению

174

— Ладные у тебя плужки, Спиридон Арефьич, ладные… в артели бы с такими работать, — начал Епиха.

— Артель пущай сама по себе, — оборвал Спирька.

— Что так?

— А так… Покуда своими руками управлюсь.

— Всегда ли так будет — подумай хорошенько! Ты же ведь партизан бывший!

— Мало ли что партизан! И не проси лучше.

— Всегда ли так-то будет? — повторил Епиха.

— Поглядим. В случае чего скажем свое слово… не ручаюсь только — какое… Своим хозяйством я голь всякую в люди выводить пока не собираюсь.

— Вон ты какой! — Епиха строго смерил быстрым взглядом наросшего черной бородою Спирьку, но тот уже наклонился к плугу и начал ковыряться в нем, давая понять, что говорить больше не о чем.

В этот день Епиха побегал-таки из двора во двор…

— Заколодило, паря, — доложил он Егору Терентьевичу, — умаялся только. — Он устало сел на крыльцо, скрутил цигарку и, затянувшись, начал кашлять. — Многие бы не прочь, да еще сомневаются. Раньше, мол, поглядим, что у вас выйдет.

— Ну и хватит, — сказал Егор Терентьевич…

На той же неделе Епиха съездил в район, зарегистрировал устав, привез землеустроителя. Колхозу отвели на Богутое огромный, по числу душ, участок-массив — не земля, а пух, крепышам на зависть. Он вобрал в себя все пашни артельщиков, да и свободной землицы им еще прирезали.

— Вторая-то большевистская весна эвон что делает. В России, сказывают, больше половины хозяйств объединилось, разве можно отставать нам!.. Первую колхозную весну мы прохлопали, так эта будет наша! — горячо сказал Епиха землемеру, которого возил на Богутой.

Вскоре со станции, из Завода, прибыло несколько подвод с семенами. Тут уж и вовсе от зависти лопались крепыши.

— Семян-то чо понавезли Егоровой артели! — зашипели они из улицы в улицу.

8

Мартьян Яковлевич норовил приходить к теще в обеденную пору: тогда все в сборе — и старик, и сама, и девки. Мартьян запросто, по свойски, садился за стол и начинал обхаживать Аноху Кондратьича. Разговор обычно начинался издалека.

— Ну и кормишь ты, теща, — раздвигал Мартьян в улыбке рябые щеки. — Куда с добром кормишь. Всем бы так!

— На всё работа, — польщенная, откликалась Ахимья Ивановна, — день-то не присядешь. Походишь рабой — за стол сядешь госпожой…

— Особливо летом, — поддакивал Аноха Кондратьич.

— Да, да, летом — главное! — горячо перебивала Ахимья Ивановна. — Все запасы от лета, у нас их завсегда до петровок почти хватает. Постоянно летом помню, да и девок своих учу: зима придет — всё приберет.

— Как-то напрок удастся тебе запасы скопить, — подзадоривал Мартьян, — одноличников-то, видать, нынче подожмут.

— Нас уж и так поджали куда лучше, — отзывался Аноха Кондратьич. — Товару нету, все эти годы товар только и дают на заготовку.

— Что об товаре толковать. Нету — так будет, — гнул Мартьян на свою стежку.

— Это верно. Счас не о товаре разговор, — соглашалась Ахимья Ивановна, — об артели…

— Артель! — чмыхал Аноха Кондратьич. — Далась им эта артель! — но будто кто невидимый брал его за шиворот, он разом осекался, но потом лукаво щурился на зятя. — Как у вас там, а? Не запутались еще?

— Пошто же запутаться! — с сознанием неизмеримого превосходства над одноличниками улыбался Мартьян.

Аноха Кондратьич до того забывался, что совершал величайшее неприличие — ставил локти на стол, тянул круглое лицо свое к Мартьяну:

— Как ты думаешь, паря Мартьян, чо это будет? Не пойдешь в артель — кругом разорят. Лани хлеба не так много взяли, зато в вёшную коров велели сдавать, масло… мало ли што… Берут, значит в колхоз велят идти… толкают… Не пойдешь — разорят… Так уж лучше будет вписаться, а? Может, в сам деле жить слободнее… а? Вот нынче одноличнику-хозяину семян дали самую скудость — недосев получится. Хэка, паря! К тому ведут, чтоб в колхоз. Раз уж власть захотела, видно, так надо. Чо поделаешь? Хэка, паря!

Аноха Кондратьич смахивает с носа капельку пота, — не часто доводилось ему произносить столь длинные речи.

Мартьян как ни в чем не бывало пожевывает кургузую свою бороду, молчит и думает: «Ага, клюет, кажись, клюет потихоньку!» Он молчит долго, посмеивается глазами в сторону застывшего в ожидании ответа Анохи. Как лучше разом, короче ответить на все вопросы и сомнения старика, когда ему, Мартьяну, и самому-то многое неясно, и он говорит:

— А мы пахать, сеять начнем сообча — живо вёшную прикончим!.. Семян много ли вам дали, а нам вот отсыпали — куда тебе! Потому первая в деревне артель. Мы первые зачали… И машины нам дадут, и хлеба меньше после страды заберут…. Советская власть и партия сказали: переделка сельского хозяйства. Раз так, надо, все перестраивать, переломить себя…

Старики согласны с этим, и долго-долго плетется тугая нить беседы. Никогда так в жизни не приходилось работать Анохе Кондратьичу головою, — до чего трудна работа! — аж в затылке ломит…

Слова Мартьяна Яковлевича падали на небесплодную почву. Однажды вечером, укладываясь спать, Ахимья Ивановна шепнула старику:

— Надо бы, батька… взойти к ним… што ли?

Аноха Кондратьич покряхтел и после муторного молчания, будто на какие-то свои думы, откликнулся:

— Народ-то ничо собрался… ничо… Да вот как управятся-то Егор с Епихой? Хозяйство весть — не спину скресть…

— Зря тогда Самоху послушали: двенадцать голов зарезали… богатство-о! — тоже на свои думы отозвалась Ахимья Ивановна.

9

Колхоз обязан показывать пример всей деревне, как бы мал он ни был. Это наставление ленинградца Егор с Епихой хорошо запомнили. Они ждали только настоящего вешнего дня, — вот-вот схлынут неожиданно накатившие заморозки, земля чуть отойдет, подсохнет, и тогда колхоз раньше всех выедет на пашню. Уже все готово у них! И такой день настал. Спозаранку в Егоровом обширном дворе собрались артельщики — с сынами, с бабами, с девками.

174