Семейщина - Страница 211

211

— Прощайте покуда, — поклонившись всем, прервала зятя смущенная девушка.

— Да и я скажу — прощайте, — встал Ванька… Гриша завистливым долгим взглядом проводил удаляющуюся пару. Он не мог оторваться глазами от двери, за которой только что скрылась Фиска, точно ждал, что она вот-вот вернется.

Ванька и Фиска вместе пошли трактом, глухим проулком свернули в Краснояр. Парню было не по пути, но у него не было воли оставить ее: он шел, словно его вели на поводу.

— Тебе же в Албазин… — сказала с легкой насмешкой Фиска.

— Да. Но ведь я же должен проводить тебя до ворот, так в городах заведено… Кто глянется, того провожают, — придержав дыхание, ответил Ванька.

— А я тебе поглянулась? — в упор спросила девушка.

— Сама видишь… Не пошел бы иначе, — смущенно засмеялся он.

— У тебя матка, сказывают, злая? — продолжала расспрашивать Фиска.

— Ну, что ж: злая она. Сознаюсь. Что из того?

— Ничего…

— Тебе не с маткой жить — со мною, — осмелел Ванька и тут же устыдился собственных слов. «А Груня… куда?» — подумал он со стыдом и болью.

— «Жить»… Я тебе слово пока не давала, — холодно заметила Фиска, сама не зная, зачем она говорит так неласково и отчужденно: в сердце было другое.

— И верно… — вяло согласился Ванька.

Если б эта красотка решительно оттолкнула его сейчас, он возблагодарил бы судьбу, самому же отстать от нее у него недоставало сил, ее влекущие глаза точно отрезали ему путь к бегству. Он хмуро замолчал.

Фиске стало стыдно своей неоправданной суровости, стало жаль парня.

— Так я поглянулась тебе? — мягко спросила она. — А почему ты не спросишь меня о том же?

Ванька выглядел потерянным, — зачем увязался он за этой внезапно полонившей его чудесной девушкой? Что будет с ним? Фиска заметила волнение своего спутника, его непонятное раздумье:

— Чего ж молчишь?

— Нет… — встрепенулся он. — Почему же, могу и спросить…

— Спрашивай!.. Нет, лучше не спрашивай: все равно скажу — и ты поглянулся мне, — она старалась не глядеть на него.

У Ваньки захватило дух. Он поймал Фискину податливую руку и крепко стиснул ее:

— Кажись, ты судьба моя!

— Кажись… — засмеялась Фиска, и чудные глаза ее вспыхнули.

Она уже не стеснялась больше после этих слов, заговорила быстро и непринужденно, заглядывала ему в лицо. Они были здесь одни, в этом огороженном глухими стенами проулке.

Ванька тоже почувствовал себя свободнее после того, как состоялась это неожиданное признание. Он еле поспевал отвечать на Фискину трескотню… Но от нее не могло укрыться: сквозь явную радость парня просвечивает какая-то глубоко затаенная необъяснимая печаль.

— Что ты… будто не в себе? — спросила она с тревогой…

— Нет, я ничего… А что? — заморгал он.

— Тебе лучше знать, что, — настороженно вскинула брови Фиска. — Нездоров ты, что ли?

— Да нет, здоров, Фиса, здоров! — он схватил ее за обе руки, стал трясти изо всей силы. — Вишь, как здоров… С чего ты взяла?

Он понес смешную какую-то чепуху, — только бы усыпить подозрительность девушки… только бы не ушло меж пальцев счастье, давшееся ему так внезапно и просто… Фиска успокоилась. Расстались они у Анохина гумна.

4

Угадали старики: ожил Епиха, на ноги поднялся. Долго его Дмитрий Петрович бока отлеживать заставлял, долго градусник под мышку ставил и каждый раз сомнительно покачивал головой. Сперва фельдшер говорил о пяти днях, не больше, а на деле чуть не месяц вышло. Подумать только: три недели провалялся он на кровати, на дворе уж снег улегся… да что снег, — заявления несут и несут, дел невпроворот, новые хозяйства принимать надо, скот, машины, семена… Замыкались правленцы, а он как байбак валяется!

Крепко ругал Епиха свою неурочную болезнь, а фельдшера да Лампею переспорить не мог — не дозволяли до времени подыматься. И еще бы лежал Епиха, если б не Полынкин.

Дело обернулось так.

Демобилизованный командир Гриша сразу же вошел в артель, всей душой прилепился к артельным заботам и хлопотам. Первая встреча с прикованным к постели председателем, первый его деловой разговор с Епихой, после того как ушли девки, убедил Гришу в том, что артель «Красный партизан» держится лишь спаянностью ее членов, доверчивостью да дружной работой, но что настоящей организацией труда в артели еще и не пахнет. Артель переживает пока свое младенчество — это было бесспорно. Гриша увидал, что председатель неясно представляет себе, как пойдет работа дальше, когда хлынет поток новых членов, и Гриша заговорил о бригадах, об учете, о трудоднях, осмеял кулацкую уравниловку.

С этого самого разговора и начался Гришин неослабный интерес к артельным делам. Он входил во всякую мелочь, все подмечал, где надо — направлял, разъяснял. Со временем артельщики стали прибегать к его помощи, советоваться с ним, — он охотно шел им навстречу. Время наступало ответственное: подготовка к весне. По поручению правления Гриша дважды ездил в район и без задержки добился, за чем посылали. Он вполне заменял разбитного, напористого Епиху. Вскоре ни одно заседание правления, — они обычно происходили у Епихиной постели, — не обходилось без Гриши. И как-то раз, по Епихиному предложению, Гриша был введен в состав правления и утвержден заместителем председателя. Правленцы и актив одобрительным шумом встретили Епихино слово:

— Правильная твоя речь, Епифан Иваныч!

— Какого себе помощника подцепил!

— Да и нам всем помощника!..

— Дай бог другим такого!..

211