Семейщина - Страница 237

237

Грунька на первых порах дичилась. Ей казалось зазорным оставаться на ночь с парнями в вагончике, и она бегала ночевать домой в деревню. Но тракторы уходили все дальше и дальше, после целого дня утомительной работы не вдруг-то побежишь за несколько верст. И она стала ночевать с трактористами.

Первый раз это случилось на Ботутое. Окончив дневной урок, трактористы и прицепщики поужинали у костра, и Сеня Блинов спросил без тени насмешки:

— Неужто и сегодня в деревню потопаешь, Груня? Разве в вагоне места мало?.. Всем хватит: парни на одной половине, ты — на другой. Кто тебя потревожит? Гляди, ночь-то какая темная.

Грунька поглядела на него пристально — не шутит, не смеется парень.

— Куда ж идти, — помолчав, тихо отозвалась она.

Никто не подтрунивал, не насмешничал. Все были утомлены.

Раньше других забралась Грунька в вагончик, расположилась на пустых нарах, накрылась зипуном и долго не могла заснуть, прислушивалась к храпу парней на противоположных нарах. Кажется, спят крепко, никто даже не ворочается… Долго ждала она: вот-вот скрипнет половица, и кто-нибудь полезет к ней, осторожно, по-кошачьи, затаясь, стараясь не разбудить товарищей. Сердце стучало, колотило в висках… Но ничего такого не произошло, и неприметно пришел к ней мягкий, успокаивающий сон…

Никто из ребят и не думал подшучивать над тем, что она ночует с ними в вагончике, не смеялись и над тем, что она одна-единственная девка-прицепщица на всю деревню. Трактористы были чужие, расейские парни, они держались с ней хоть и запросто, но безо всякого интереса: девка и девка, каких много. У них, видно, одна думка: как бы побольше выработать да поскорее домой уехать. Не до баловства им: машины то и дело отказываются идти, будто норовистые кони. А Никишка с Андрюхой, хоть и свои, семейские, — у тех своя забота: поживее бы выучиться, машину понять. Этим, видать, не до нее, зачем она им, широконосая, разве покрасивее на деревне девок не сыщется?

Грунька постепенно привыкала, освобождалась от неловкости. Страшное горе ее день ото дня обволакивалось туманом, и новые заботы оттесняли его. Она прилежно выполняла свои обязанности прицепщицы и поварихи, присматривалась к машине, расспрашивала…

Как и Никишка, она тоже добивалась самостоятельности. Никишкина старательность, его скупые замечания о том, что он-де своего достигнет, действовали на нее заразительно.

«Чем я хуже парня? — думала Грунька и досадовала, что кашеварство отнимает у нее много времени, которое она могла бы употребить с большей для себя пользой. — Заставить бы тебя обед варить, не ходил бы этак-то… грудь колесом», — косилась она на Никишку. Она завидовала ему, — и зачем только уродилась она девкой?!

Кроме Никишки, подбивал ее к тракторному учению брат-председатель. Епиха видел: свежеет девка в работе, разглаживаются ее морщины, исчезает суровость в лице и глазах, и он говорил ей:

— Видать, на пользу пошел тебе трактор. Машина — она умеет лечить. Старайся, учись, гляди вовсю — и осенью отправлю тебя в МТС на курсы. Станешь на тракториста обучаться… Старайся, ты покуда одна девка у машины, за всех девок ты в ответе, все они на тебя глядят: сорвется Грунька или одолеет? Не посрами женский полк! Да и меня не посрами: я за тебя директору вот как ручался…

Грунька старалась. Разве она может подвести брата Епиху? Нет, она ни за что не сдаст, не отступит, хоть и трудно ей, ой, как трудно разбираться в машине! Мотор, каждая его часть, взаимодействие этих частей, — до чего это все интересно и завлекательно, но — с горечью признавалась она себе — во всем этом она ничего не смыслит. Во время разговора с трактористом она ловила себя на том, что почти ничего не понимает из его объяснений. Но, боясь показаться круглой дурой, она не переспрашивала… кусала губы от злости на свою, ей казалось, несусветную дурость, мысленно твердила: «Неправда, добьюсь!»

На отдыхе Грунька подсаживалась к Никишке, — этого-то ей нечего стыдиться, парень сам учится, — задавала ему два-три вопроса насчет подшипников, карбюратора или магнето, и порою они вдвоем шли к машине, и, не рискуя самовольно ни до чего касаться руками, Никишка, как мог, неуклюже и сбивчиво, показывал ей устройство мотора. После этих не совсем точных объяснений оставалось много неясностей, — парень, видать, и сам плавает, — но она понимающе кивала головой. Она не хотела очень докучать Никишке. Она была признательна ему за помощь и, казалось, вовсе не замечала его покровительственного тона, его поощряющей улыбки. У нее не было охоты обижаться на такие мелочи.

В первые же дни совместной работы Никишка подметил — неравнодушна девка к машине. Неужто и она, спрашивал он себя, вместе с парнями на тракторные курсы пойдет? Это удивило и даже чуть задело его:

«Ишь ты, за мною тянется!» Однажды он с усмешкой сказал ей:

— Не глянется, я вижу, тебе в прицепщиках…

— Пошто ж не глянется…

— Да уж знаю: недаром к машине ладишься…

— Так ведь и ты тоже, — возразила она, — на то нас сюда с тобой и приставили, чтоб учиться.

— Да ты и впрямь на тракториста метишь? — изумился Никишка.

— А почему бы и нет, — просто ответила Грунька…

После этого разговора Никишка стал относиться к Груньке с почтительным удивлением: впервые в жизни доводилось ему встречаться с такой самостоятельной, упорной девкой. Было что то обидное в этом стремлении Груньки стать трактористкой. «Неужто ей с парнями тягаться?» — думал Никишка. Но он видел, что она действительно тягается с ним, хоть и позднее его, а все же научилась ловко управлять прицепом, первоначальная робость ее пропала, сменилась уверенностью… Не так ли будет и при изучении машины? Он стал внимательно наблюдать за Грунькой, ревниво следить за тем, чтоб она, часом, не обогнала его. К его нетерпению поскорее овладеть машиной прибавилось еще одно чувство — опасение: а вдруг он отстанет, и ему самому придется обращаться к девке за помощью. Нет, никогда этого не будет, — говорил он себе. Откуда ему было знать, что порою у Груньки опускались руки, что она становилась в тупик перед неодолимой, казалось, тайной мотора и твердила почти в отчаянии: «Неправда, добьюсь!» Если б он знал об этом, то-то потешился бы над ее беспомощностью. Но строгое лицо Груньки было непроницаемо…

237