Семейщина - Страница 62

Харитон Тряси-рука тоже не миновал оборского полустанка.

— Что я тебе говорил? — радостно-молодо сказал он старому ямщику. — Скоро наша возьмет!

— И сам вижу: возьмет! Верю тебе, дружок… как не взять! — весело откликнулся Иван Финогеныч.

Харитон поведал ему, что знал о последних событиях. Семеновцы волками рыщут по городам и селам Забайкалья, вешают, порют шомполами, — да разве удержишь народ в повиновении, если он не захочет. Никакая японская армия белых теперь не выручит. Зря только японцы в это дело встряли. Организуется по лесам народ. На Амуре установилась партизанская власть. Колчака, слышно, Красная Армия от Урала к Байкалу гоном гонит. Россия с Сибирью под советской властью, — Семенову ли с японцами устоять?!

— А наши-то, наши лиходеи что выкомаривают! — продолжал Харитон. — В Куйтуне начетчик Никита Борисов свой партизанский отряд собрал, богаческий полк целый, да и объявил войну за Семенова! А тарбагатайский начетчик так тот без обиняков за царя глотку дерет: «Будут скоро выбирать хозяина земли русской, а писание говорит, что таким должен быть царь… по писанию и надо делать…» Этот все еще на Учредительное собрание надежду не потерял. Вот они, пастыри божьи!.. А Потемкин-то, Потемкин, — загорячился Харитон, — городской-то наш ходатай перед господом и властями… семеновский поставщик и блюдолиз первый! А ведь он, купчина верхнеудинский, у семейщины главным пастырем значится… Ну, да нужды нет, кто в ногах у нас путается, под ногами и останется… несдобровать тому… Лебедев, слышь, спуску им не дает…

Пробыв на полустанке целый день, Харитон подался в хребты.

Больше всего поразила Ивана Финогеныча в рассказах старого писаря неприглядная роль, которую играли семейские духовные отцы: «С богатеями вместе супротив народа!»

— Смотри, Ипат Ипатыч! — предостерегающе погрозил он невидимому уставщику.

И тут вдруг вспомнил хонхолойского православного попа: «Да что они, сговорились, что ли?.. Что православные, что семейские — одного, видно, поля ягода».

Иван Финогеныч верил теперь старому дружку Харитону, как самому себе. Казалось, слышит он грохот красной лавины, катящейся с запада к Байкалу.

— Нет, Семенову несдобровать!..

Да если б и не принес Харитон эту весть о красной лавине, разве сам он не видит, как с осени заходило, заколыхалось вокруг людское море. Оно даже без подмоги всю нечисть смоет!

Имя прибайкальского партизанского вождя Лебедева не выходило из памяти оборского деда.

4

Звонкие морозы остеклили землю, но снег еще не выпадал — быть суровой зиме. Мужики давным-давно свезли с полей последние снопы, и на гуменных полированных токах редко где стучали запоздалые цепы. Никольцы спешили пораньше управиться, — такая кутерьма на белом свете…

По хрусткому тракту в деревню заскочила семеновская сотня. Деревня словно вымерла, — немало наслышались никольцы о диких семеновских расправах… по избам попрятались.

— Пронес бы господь!

Не стал хорунжий созывать сход, дергать мужиков за бороды, выпытывать о красных, о партизанах, о припрятанном оружии. Хорунжий действовал так, словно ему заранее все известно. Едва стемнело, семеновцы малой кучкой, во главе с самим хорунжим, прошли гумнами до конца Старого Краснояра, свернули к покосившейся, вросшей в землю избе разоренного войною мужика Арефия Трофимыча, — пасынок его Спирька, фронтовик, к партизанам сбежал. В обхват взяли казаки избенку… приблизились… огонек за ставнями желтеет. Тихо стукнул хорунжий с улицы в ставень. Огонек исчез и снова зажегся…

— Во двор, на крыльцо… Говорить: свои! — чуть слышно распорядился хорунжий.

Прошли казаки во двор, поднялись на крыльцо. Тишина… собак у Арефия нет… В сенях зашаркали ичигами, взвизгнул железный засов. Арефий уже открывал, но для пущей осторожности спросил все же:

— Кто?

— Свои… да свои же!

Глуховатый старик не разобрал голоса, — кажется, свой, кому чужому быть!.. В светлом квадрате распахнутой настежь двери стояли люди при шашках с направленными на него дулами винтовок и револьверов.

— Ох те!.. — слабо вскрикнул Арефий и подался назад.

— Не шуми, старик, на месте уложу! — сквозь зубы процедил хорунжий.

Один казак остался с Арефием, остальные — в избу.

Совещание, созванное Харитоном Тряси-рукой, который приехал из хребтов уговаривать и вербовать колеблющихся, по-настоящему и не начиналось. Он успел, однако, малость уже потолковать с парнями: вместе с ним на лавках сидели восемь человек… И вдруг этот стук в окно и на крыльце.

— Подождем Арефия, — промолвил Харитон вслед вышедшему в сени хозяину.

— Кого бояться! — успокоил Нестер Феоктистыч.

— В сам деле… верное твое слово, Феклисыч… Скорей обсказывайте: согласны али нет… У кого какая орудия есть? — проговорил Федор Федорыч.

Эти двое — партизанские связчики — тоже прибыли с Харитоном. Им, как уважаемым людям, доверили наезжать из сопок в деревню — кто чужой примет стариков за красных, зато слова их всяк послушается. Они-то и привезли старого Харитона из тайги.

— Согласны, чего канитель разводить, — ответили парни… — Винтовки у нас есть, притащим.

Начетчики переглянулись.

Рванулась дверь — и частокол винтовочных стволов уставился на сидящих.

— Семеновцы! — глухо ахнул Харитон.

— Они и есть! — выдвинулся вперед хорунжий. — Выходи по одному… Не шухарить — пришьем!..

В темном и узком проулке, шагающие позади, начетчики нежданно прянули через заплот. Казак вскинул винтовку. Хорунжий схватил его за руку: