Семейщина - Страница 81

Прямо ввысь уходили дымки и пламя — к синим мигающим звездам… Ночь безветренна и тиха, лишь издали доносится слабый храп коней да позванивают изредка подвязанные к их шеям боталы, лишь хрустнет ветка в костре.

Косцы долго сидели в кругу костра. У всех ломило ребра, руки, лопатки. Мишка выкусывал на ладонях водяные мозоли. От нечего делать Василий измывался над ним:

— Болят, говоришь? Не так еще заболят, это тебе что — цветочки, ягодки впереди…

Мишка угрюмо сопел.

Федот допивал десятую чашку чая, будто за батькой гнался.

— Когда же новую-то избу святить да обмывать станем? — спросил он.

Дементей Иваныч нахмурился:

— Видно, безо время начали мы рубить… Самая рабочая пора сейчас…

— Дак безо время! — вставил свое слово практичный Василий. — Люди рубят великим постом, помочь сбирают, миром-то жива-рука. А кто же в вёшную?.. На одних плотниках не шибко уедешь. Двух отпустили, чтоб хлеб даром не ели, одного Абакушку по старому знакомству оставили.

— Доведется и нам поди после страды помочь кликать, — скучно отозвался Дементей Иваныч. — Позовем Зуду, свата Авдея, Аноху Кондратьича… еще кого из своих.

— Так спорее дело пойдет! — польщенный тем, что его слово пришлось к месту, проговорил Василий.

Дальше разговор не клеился, утомленные косцы принялись молча допивать чай. Ночь густела.

— Станем укладаться, — зевнул Дементей Иваныч.

Подложив под голову зипун, он оправил под собою сбившийся потник, вытянулся на нем и задремал… Такая тишь в мире, будто поет тишина, будто дышит она сочным ночным запахом трав и цветов в пылающее лицо. Хоть бы ветерок потянул, чуть-чуть шевельнул кудри непокрытой головы. Хоть бы…

Железным ревом ударил в уши близкий и страшный, словно сдвоенный, выстрел. Вздрогнув всем ослабевшим телом, Дементей Иваныч подскочил. Сонные глаза слепил огонь костра, — ничего сразу не разберешь. По ту сторону огня и дыма метались тенью ребята.

— Что? — закричал он.

— О-о-о! — протяжным стоном отозвалось оттуда.

— Что? — вне себя от страха и дурного предчувствия, повторил Дементей Иваныч.

Он кинулся к ребятам, к Ваське, нагнувшемуся над чем-то… над кем-то?

Федот! Запрокинув голову, парень лежал на траве с судорожно поджатой ногой… трава вокруг потемнела от крови.

Оттолкнув старшего сына, Дементей Иваныч склонился к Федоту. Кровь непрерывным током била из-под его колена. Шматки мяса вывалились из опаленных, разорванных штанов.

— Везите скорее… домой, — не разжимая плотно стиснутых зубов, проговорил Федот.

— Беги за конем! Что уставился! — заорал на остолбеневшего большака Дементей Иваныч.

Он стащил с раненого сапог, располоснул ножом штанину, белым рушником перевязал ногу под коленкой, а другим полотенцем туго стянул ее выше раны. Все это заняло у него не больше минуты.

Долго потом, спустя месяцы, не мог припомнить Дементей Иваныч, как он вытаскивал нож из-за голенища, как подвернулась под руку сумка с домашним припасом, с чистыми рушниками.

— Может, уймется кровь, — переводя дух, шепнул он. Федот застонал от боли, пожаловался на тугую повязку.

— Откуда был стрел? — низко нагнулся Дементей Иваныч над ухом раненого сына.

— Из кустов… близко… вплоть…

— Кто?.. На кого дума?

— Спирька с Лукашкой, кто ж боле.

— Спирька с Лукашкой? — изумился Дементей Иваныч: он ничего не ведал ни о странной этой дружбе, ни о сговоре новоявленных дружков против Федота еще под Читой. — Ну, Лукашка… понимаю… старый нам лиходей. А Спирька-то?..

— Заодно… Спелись меня погубить… На Астахино богатство не одни мы заримся!.. Скараулили.

— Да где им было выследить нас? — все еще не доверял Дементей Иваныч: слова сына казались ему бредом.

Мучительно долго тянулись минуты, — куда запропал Васька с конем… Дементей Иваныч попробовал было крикнуть в рупор сложенных ладоней, повернутый в слепую темень луговины, но раненый вдруг громко застонал…

Как никогда тряской показалась Федоту бесконечно длинная дорога — камень, кочки, болотные елани. В телеге было неудобно и муторно лежать: куда ни повернись, нудила простреленная нога. Он часто вскрикивал на выбоинах. Дементей Иваныч то и дело поправлял сено под отнесенной в сторону страшной ногою.

Молча доехали они до деревни. Еще не рассвело. В избе зажгли лампу. Над Федотом склонились перепуганные лица Павловны, Дарушки, Андреича.

— Дядя, тут медлить нельзя… Запрягай ходок, вези из Хонхолоя фельдшера, — решительно сказал Андреич.

— Не послать ли за бабкой — кровь заговорить, чтоб перестала? Вишь, рушник наскрозь… — перебила Павловна.

— Нужды нет, — ответил Дементей Иваныч, — кровь запеклась. Андреич рассердился:

— С этими бабками вы оставите парня без ноги. Немедленно фельдшера!.. Я сам поеду, только запрягите.

Но оказалось, что запрягать некого: кони в поле, а кобыла, на которой приехали с Обора, еще не кормлена и должна отдохнуть.

— Лучше пусть конь не поест, чем ногу отрезать! — заволновался студент.

— Заладил одно: отрезать. Ты еще накликай беды! — озлился Дементей Иваныч.

И тут же подумал: «Он еще в голову растет — не в ум! Молод еще меня учить! Без сопливых обойдемся!»

С рассветом Андреич пошагал в Хонхолой.

Тем же почти часом под окно Дементеевой избы пожаловал непрошеный гость — сам председатель Мартьян. Не слезая с коня, он постучал бичом в оконный переплет:

— Дома хозяин?

— Дома, — высунулась. Павловна. — Зови его…