Семейщина - Страница 85

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Масленица порадовала никольцев первым предвесенним теплом и пушистым мягким снегом. Дни стояли тихие, безветренные, недавние морозы сменились оттепелью. Так чудесно, так хорошо на улице под сеткой медлительных, словно непросеянных снежинок.

На улицах было людно с утра до ночи. Детвора без устали, с криками и визгам, каталась на санках и обледенелых лотках с крутой горы. Катушка начиналась на высоком бугре хонхолойской покати. Она ежегодно устраивалась на этом месте и была слажена на диво. За версту, с высоты, начинался разгон — и со свистом мчались санки вниз вплоть до закоульской поскотины. И не только мелкота — толпы парней, девок, мужиков и баб обрушивались сверху по укатанной дорожке, на лотках, санках, на овчинах. Смех, гам, песни неслись окрест по увалам; А внизу, в деревне, взад-вперед разъезжали по улицам развеселые гульбища на тройках, на парах, целыми, как говорится на семейщине «конбоями» по пяти и больше лошадей.

За хараузскими воротами, на тракту и в шлях, собирались любители конских бегов. Бегуны уходили за версту, за две от деревни и мчались верхом во весь дух к околице. На всем их пути стояла улюлюкающая толпа; люди спорили о достоинствах состязающихся лошадей, старались перекричать друг друга, бились об заклад, ставили деньги. Победителей награждали приветственным ревом, иной раз качали, предлагали им мену: за хорошего бегунца не жалко хоть кучу денег и вина в придачу.

Хоть и не положено по церковному чину жениться на масленнице и никогда прежде этого не водилось, но нынче по деревне гуляли разудалые и крикливые свадьбы. Правда, их было не много, — семейщина по-прежнему страшилась греха, — однако богатеи, повенчавшись до мясопустной недели, будто невзначай прихватили и масленую.

— Нынче все можно… революция! — скрипели старики на такое бесчинство.

Краше, наряднее других была свадьба у Астаха Кравцова: на удивление всему Никольскому, он выдал единственную дочь-красавицу за одинокого и беспортошного Спиридона. Слов нет, не совсем безроден Спирька: отчим его, Арефий Трофимыч, сложил свою голову вместе с писарем Харитоном при атамане Семенове, — кому это неизвестно. Но не за то ли самое и обласкал бывший купец Спирьку, не за то ли, что Спирька в партизанах отличался, командовал взводом? Разговорам и пересудам на этот счет на деревне конца-краю не было.

Уж кто-кто, а сам-то Астаха знал, что делал! Этой зимою он имел не один случай убедиться, сколь правы были в своих предостережениях Дементей и Покаля. «Демократическая-то демократическая, а ухо востро держи», — не раз говорил себе Астаха.

И в самом деле: что за вести идут из города! Как пробили большевики-комиссары читинскую пробку да хлынули во всю дальневосточную ширь, так и загордились сразу. Первым делом нетерпеливые комиссары перевели столицу из Верхнеудинска в Читу. И месяца не прошло, а уж они собрали в Чите конференцию областей, другое правительство на конференции поставили — новые министры, кроме одного-двух, сплошь большевики, старых повытряхнули… Булычева не пощадили, Булычева!

— Нету теперь свово крестьянского, семейского министра, — вздыхал пастырь Ипат Ипатыч.

— Что будет! — вторил ему Покаля.

— Обошли нас, объегорили! — с мрачным злорадством над доверчивостью справных мужиков шипел Дементей Иваныч при встрече с Астахой.

От одних этих вздохов и охов голова кругом пойдет. Как тут Астафею Мартъянычу не насторожиться?

Дальше — еще чище. Через неделю после конференции на маньчжурской границе, у станции Мациевской, красные наголову разбили семеновские остатки, и бежал атаман на китайскую сторону.

— Теперь красным никакого удержу не будет, вот поглядите! — разъяснял Покаля.

Не один раз за зиму, пользуясь подогнанным ключом, обшаривал председательский стол казначей Астаха. Единственный на селе партийный большевик Мартьян Алексеевич хранил в этом столе под замком разные бумаги. Однажды в филипповки, в середине декабря, когда Мартьян уехал в город, Астаха нашел среди его бумаг серую папку с надписью: «Решения первой (пятой) краевой конференции РКП (б)». Эта надпись заинтересовала Астаху, он воровски сунул папку за пазуху, унес домой и не без труда прочитал вечером при свете лампы, с тем чтобы раным-рано положить ее на место. В папке лежали отпечатанные на машинке бумаги и газетные вырезки. Резолюции партийной конференции и газетные статьи, несмотря на книжный их язык, дошли до Астахи, потрясли его. Сомнений больше не было: большевики перехитрили японцев и его, Астаху Кравцова, перехитрили. Вытирая рукавом холодный пот со лба, Астаха узнал, что «по вопросу о задачах РКП (б) в буфере конференция признала, что, в силу существующего международного положения, пролетариат и партия вынуждены создать демократический, строй… Образование ДВР является тактическим маневром партии в целях заслона Советской республики, ликвидации интервенции и разгрома контрреволюционных сил на Дальнем Востоке… Конференция постановила обеспечить большевистское влияние в Народно-революционной армии через институт комиссаров…»

— Вынуждены… маневры… — прошептал пораженный Астаха. — Так вот оно что!

В другой раз, накануне масленицы, на такой же серой папке значилось: «Решения второй (шестой) Дальневосточной краевой конференции РКП(б)». С трепетом принес Астаха эту папку домой, заперся в горнице.

— Ну и ну — прочитав несколько страниц, ахнул он. — Значит, комиссары соберут учредительное собрание, да и отымут его у нас, на своей узде поведут… Посмотрим! — с неожиданной яростью двинул он кулаком по столу.