Семейщина - Страница 189

189

Ему подали винтовку, он сел на первую подводу, и до самой околицы позади шел любопытный народ. Связанные пленники, опустив низко головы, ни на кого не глядели, не глядел по сторонам и безмолвствующий Самоха.

Подводы выехали в поле. Задержанная заставой, толпа растаяла, осталась позади.

— Молчишь, уставщик? — вызывающе спросил Карпуха Зуй. — Поймал одного-двух артельщиков и радуешься… Думаешь, наша кровь даром тебе пройдет?

— Еретицкая кровь господних риз не запятнает, — чуть слышно отозвался Самоха.

— Еще бы! Ты все о своем… Я не о боге, — о советской власти. Убийства она зачтет на все сто… Бросили бы пыль в глаза пущать: «Кругом восстанье, Красная Армия за нас!» Кому ты голову дуришь! Вот придет завтра эта самая Красная Армия, и тебя так-то повезут… Генерал выискался!

Самоха съежился весь… Трудное дело затеял он, — куда труднее, чем богу молиться! Все так легко и просто казалось на словах, а вот дошло до настоящей точки — и нет веры в свои силы, кругом получается осечка… Самарина и Донского убил не он — это всяк скажет… Неужто сейчас не минует он пролития крови? Отпусти он лиходеев, — какая защита будет ему, какой козырь в случае чего!.. Кто его знает, как еще все обернется?

Самоха глянул назад — деревня лежала внизу, словно в яме; он свернул под бугор — избы скрылись с глаз… Он нащупал узел на спине Мартьяна, развязал…

— Отпускаю всех… по одному, — пряча глаза, вымолвил он. — Бегите, куда хотите… В деревню не надо… Не пристало пастырю проливать кровь христианскую.

Все шестеро, не оглядываясь, ударились логом к Майдану, рассыпались в разные стороны. Самоха не стал долго смотреть им вслед, повернул обратно.

Фиске удалось прорваться сквозь кольцо вооруженных охальников к окошку каталажки.

Стражники со всех сторон кричали ей:

— Красотка, приходи до нас к вечерку!

— Тоже… артельщица!

— Посадить бы ее к брату, чтоб не скушно ему было… В темном вырезе двери, которую открыл ей сторож Фаддей, она увидала голову Изотки. Он был спокоен, даже улыбнулся, протолкнула в окошечко сумку…

— Харч принесла? Поем, жрать страсть хочется… Скажи мамке, чтоб не тревожилась.

Только это и успел сказать Изот. Дверка выреза захлопнулась, Фиску грубо отпихнули прочь:

— Иди уж, иди!

10

Главари мятежа весь день толклись в совете, который назывался теперь по-стародавнему сборней. Астаха, Спирька, Листрат наперебой предлагали то одно, то другое. Самоха не знал, кого слушать, что предпринять дальше. Ночью, едва началась стрельба, техник Кравченко куда-то скрылся, — только его и видели. А без него как без рук… Ну, объявили мобилизацию. А чем вооружать мобилизованных, которые к тому же идут нехотя, норовят увильнуть? Ну, арестовали кой-кого, посадили, — какой от того толк? Ну, назначили Астаху по старой памяти старостой, дальше что? Неужто так и будут носиться козырем по улицам вооруженные и безоружные вершники? И бесконечно будут гудеть торжественные колокола? Надо ведь что-то делать! Что? Самоха не знал и серел с лица. И никто не знал…

По совету Спирьки послали гонца в Хонхолой, чуть не с утра уехал он и все не возвращается, — перехватили его, что ли? Какая власть в Хонхолое и кругом — неизвестно. И почему это не ликует народ, больше отсиживается по домам и только пялит глаза, а многие мужики и парни чуть не открыто посмеиваются над беспомощностью горе-главарей?

Помощи и совета — ниоткуда. Артельщики разбежались. Бурятские ламы и нойоны только глазами хлопают. «Тоже помощники, язви их!» — все больше впадал в тоску Самоха. После полудня Яшка Цыган, Мишка, Листрат, Митроха да Андрон, соседи Домнича, набежали к Варваре Егорихе, жене председателя артели, забрали у них всю одежонку, то же сделали у Домнича, — все сундуки вытряхнули, — пощипали Катю Самарину: ей теперь не до одежи, когда мужика убили…

«Все это не то, — говорил себе Самоха, — не то!.. Надо что-то делать. Не век же в колокола бунчать да на конях без толку рыскать…»

К вечеру заседали снова — злые, крикливые, спорящие, как будто руганью можно было преодолеть бессилье и разброд. В конце-концов сошлись на том, что до получения подмоги надо пригнать со степи артельных коней, а самих артельщиков перестрелять на покосе, — где им иначе быть. Спирька и Листрат вызвались исполнить это второе постановление.

— Надо быть, костер зажгут… у костра-то ловко, — сказал Спирька.

Он произнес это так, будто хотел подчеркнуть, что это ему не впервой.

Распоряжение об облаве на артельщиков, выпорхнув за двери сборни, к конникам, помчалось из улицы в улицу, — разве здесь могла быть сохранена какая-нибудь тайна? Фиска, — любопытство заставляло ее то и дело выбегать к совету, — одна из первых поймала эту новость. Она кинулась домой, к матери… Прибегала в избу, лица на ней нет, еле отдышалась.

— Матушка… Сегодня в ночь… артельщиков на покосе… стрелять едут… Епиха! Епиха! — заголосила она. — Я побегу… мамка, побегу!

— Беги, дочка, беги… Господь тебя сохранит… — Ахимья Ивановна дрожащей рукой перекрестила дочку. — Вот стемнеет, ты и отправляйся… Они-то рыскают в степи… О, господи!

— Ничего, мамка, я всех обойду… Не попадусь… Скажу им…

Вздыхая, Ахимья Ивановна принялась шарить в кладовке:

— Надень вот эти ичиги… сумку с харчем возьми… Батьке не промолвись смотри, он где-то с Микишкой на гумне… Хорошо хоть Микишка никуда не бегает, во дворе мастерит чтой-то…

Ночь черным покрывалом одела сопки и степь. В вышине горят, переливаясь, спокойные звезды, они то спрячутся за тучи, то вновь сияют ярче прежнего, будто омытые, — бредут над Тугнуем стада мохнатых туч.

189