Семейщина - Страница 258

258

Митинг закончился, когда солнце уже садилось на далеком краю Тугнуя за рассыпанной грядою легких облаков.

Цыдып пригласил председателя Гришу к себе в колхоз: пусть он наряжает делегацию поглядеть их улусный скот, полюбоваться на их посевы, проверить выполнение социалистических обязательств, откушать баранины на праздничном ужине степной артели.

Вместе с бурятской делегацией на Тугнуй поехали Мартьян Яковлевич, бригадир Иван Сидоров, Викул Пахомыч, Олемпий Давыдович…

5

Ахимья Ивановна чувствовала, как ширится круг ее жизни… Раньше она знала свой двор, свою пашню, свою скотину. За пределами их справного хозяйства лежало чужое, и хотя добрая и общительная Ахимья Ивановна никогда не была равнодушна к чужой нужде иль незадаче, все же все эти соседские беды не были своими, кровными. Кровное всегда было отгорожено собственным заплотом, кровными были только свои интересы да еще, пожалуй, интересы зятьев и замужних дочек. Не то теперь: личное крепко-накрепко, навсегда связалось с судьбой целого, большого, с судьбою артели. Что теперь свой двор? В нем нет ни коня, ни плуга, ни телеги… Двор без пашни, — какой же это двор? Он теперь пуст, — много ли забот берут свиньи, коровы, огород? Хлеб, основа жизни, главное, создается общим колхозным трудом, в котором ежедневно участвуют сын Никишка, сноха Грунька, их старик Аноха Кондратьич… Над пашней, над хлебом трудятся сотни людей, работают не порознь, а вместе, сообща.

И Ахимья Ивановна старалась помогать общему в меру своих сил: она готовила пищу своим трактористам, стирала их черные прокеросиненные комбинезоны и куртки. Через Никишку и Груньку, через зятя Епиху она входила в интересы большой, сложной жизни. Артельное становилось, да уж и стало, кровным. Выпадут ли вовремя дожди, дадут ли к сроку молотилки, успеют ли выстроить ток за Майданом, справятся ли механики МТС с ремонтом тракторов — все это уже не постороннее, а свое, от всего этого зависят трудодни, количество центнеров хлеба по осени в ее, Ахимьиных, закромах. Вместе с Никишкой она волновалась и печалилась о запасных частях, о своевременном подвозе горючего, сердилась, когда ломались и останавливались машины. Вместе с председателем Епихой она радовалась, — наводит порядки политотдел товарищ Лагуткин, подтягивает лодырей, выставляет их на всеобщий суд, — не укроешься, — учит людей… сколько уж подготовил через курсы настоящих колхозных умельцев: качественников, бригадиров, учетчиков.

Ахимья Ивановна горячо принимала к сердцу соревнование зятя Ваньки Сидорова с Карпухой Зуем, Фиски — с Астахиной Пистей. Как ловко, с неведомым ей, старухе, уменьем обходится Фиска с телятами на ферме!

Об этом Ахимья Ивановна готова была часами разговаривать с Лампеей, с Грунькой, с соседками.

Широко раздвинулся круг жизни. Она стала разнообразнее, привлекательнее, потекла быстрее, каждый день несет интересные новости… Как-то неприметно для самой себя Ахимья Ивановна выдала, вслед за Фросей, замуж двух последних дочек — Катьку и Грипку, — не выдала, а сами они выскочили за вернувшихся из армии парней. В старое время это было бы крупное семейное событие, и пусто враз стало бы в избе, а теперь некогда замечать пустоты, — приходит ежедневно народ, ведет артельные разговоры, дни и недели бегут, наполненные и впрямь большими, волнующими событиями. Досуг ли тут долго задумываться над тем, что касается только своей семьи? Ну, ушли Катя с Грипой, и пусть их: не в дальнюю же сторону ушли, а в свою артель. Как работали на всех, так и сейчас работают… значит, и на нее, старую Ахимью. Добро, что сумела вырастить работящих дочерей, — убытку от них артели не будет…

Если бы не беспокойное сердце Ахимьи Ивановны, совсем бы ладно жилось ей. Уж очень горяча и сострадательна старая, — невозможно ей безразлично пройти мимо печальных новостей, не повздыхать, не поохать, не пригорюниться. А печали плодятся в жизни рядом с радостью. Вот свалила с ног хворость зятя Епиху, увезли его в далекий Крым, — как не запечалиться тут: осталась артель без неоценимого, золотого председателя… в самые тугие годы вывел он артель на широкую дорогу. Правда, Гриша Солодушонок, хоть и молод, хоть и набедокурил у них в семье с незадачливым своим сватовством, тоже с головой, тоже не дает промаху и все как будто умеет и знает. Но как все же поведет он артель, той ли дорогой? Не сбился бы! Что ни говори, Епиха только в грамоте отстал от Гриши, а во всем прочем — он главный, он указчик. Молод еще Солодушонок. Так ли будут слушать его артельщики, как Епиху?.. Вернется ли Епиха, не сложит ли в далеком краю свои кости?

Печалилась Ахимья Ивановна об Епихе, о председателе, о любимом зяте, шла к Лампее, старалась ее ободрить и утешить, хотя сама нуждалась и в том и в другом…

Редко-редко приходят к Ахимье Ивановне думы о минувшем. Разве что Василий с Хамаидой навернутся погостевать в большой праздник, разворошат старое, и тогда разом повздыхает она и об отце, одиноко лежащем на крутом склоне оборской сопки, и о погибшем от японской пули брате Андрее, и о безногом Федоте, и о дедушке Ипате с Самохой, обо всех тех, кому довелось до конца испить горькую чашу. А больше и не с кем о том поговорить, кроме разве Андреича, который нет-нет да и заскочит на денек мимоездом, как тогда, после того успенья.

В противоположность своей старухе, Аноха Кондратьич не шибко-то задумывался над смыслом происходящего и особой радости от побед артели не испытывал. Ему казалось, что жизнь из месяца в месяц становится суетливее, хлопотнее. И когда все это устоится, войдет в норму, станет не новиной, а обычным, спокойным и привычным — никому не известно.

258