Семейщина - Страница 270

270

— Раз его срочно вызвали в МТС, обязан он был ехать или нет?

— Конечно, обязан, — серьезно сказал Викул. — А нас-то подвел, не предупредил. Замену потребовали бы…

— Да он поздно вечером в Хонхолой ушел, никому не успел сказаться. Да не беда! Одни управимся!

— И то верно! — подтвердил Мартьян Яковлевич. — Какая уж тут замена? Всюду народ эти дни требуется, — комсомольцы и активисты ночей не спят. Дела нынче заварились, будто снова на белых выступили. Я у вас вроде начальника штаба… Ты помнишь, Викул, во время восстания против семеновцев и японцев, перед самым вступлением в Никольское, я дня два был начальником штаба нашего партизанского отряда. Тогда куда как морознее было…

— Да и сейчас не тепло… — поежился Викул Пахомыч. — Ну что ж, пойдем, что ли? — нетерпеливо добавил он. — Не света же дожидаться!

— До света еще далеко… Сперва, конечно, в разведку.

— Не все сразу… Коня волки задерут, — как его тут бросишь? — возразила Грунька. — Лучше по одному…

— И тебя пустить первой? — с еле приметной усмешкой спросил Мартьян.

— Ну что — и первой! — упрямо и сухо проговорила она. Грунька начинала сердиться на этих друзей-пересмешников.

Не то чтоб они обращались с нею как с бабой, никудышным существом, — этого не было, не такие Мартьян с Викулом, не старорежимники, не отпетые старики, — ее сердила их, казалось ей, неуместная сейчас веселость.

Грунька задумалась о предстоящем деле. Вчера брат Епиха собрал их вместе и долго толковал с ними о закоульских фермах, о падеже скота, о тайно орудующих в артели врагах. После неудачного мятежа они не сложили оружия, видно, готовят новый, еще прошлой весной кто-то швырнул ночью две гранаты в табор партизанских сеяльщиков… Он все им разъяснил, Епиха, а сейчас сидит с председателем Гришей в конторе и, верно, положил голову на стол, дремлет, поджидает их. В конторе — штаб. Гриша с Епихой, в случае чего, подымут на ноги всех красных партизан. Врагу никуда не скрыться… Да, Епиха перед их отъездом что-то шептал в отдельности Мартьяну и Викулу, — зачем он обидел ее, свою сестру? Неужто не совсем надеется на нее?.. А Фиска — тут, на ферме. Она уже с неделю тут, послали ее с согласия Мартьяна Алексеевича проверить, как Пистя выполнила свои обязательства, много ли приплоду у нее за зиму, пособить, если надо, научить… Неспроста брат Епиха затеял это. Не ловит ли он на удочку ихнего Мартьяна Алексеевича?

«Иначе не может быть, — сказала себе Грунька. — Случай подходящий: Фиска соревнуется с Пистей — не подкопаешься… А соревнование-то здесь ни при чем, одна зацепка… Хитрее Епихи поискать!..»

С тех пор как Фиска вышла в первые ударницы, в артели о ней много говорят, больше всего женщины, она у них в почете, — передовая скотница! Однако есть в деревне и такие, кто от зависти мелют невесть какую чепуху, а иные старухи шипят да божьими карами пугают. Только теперь не шибко-то этого боятся бабы… Конечно же, она, Грунька, в числе тех, кто радуется успехам Фиски: с отсталыми ей не по пути, она сама трактористка-ударница. И о прошлом, давно минувшем, помину нет: счастлива она с Никишкой, могла ли она долго таить зло на его сестру, невзначай отнявшую у нее первое счастье? Не могла она. Не знала Фиска, что обездоливает подругу свою, и сейчас не знает… Фиска ходила на курсы в Хонхолой, они снова часто встречались, они снова стали подругами, — старое безвозвратно ушло. Что ни говори, обе они ударницы, родные, одной семьи, — пусть другие завидуют! В каких еще других семьях столько лучших людей?.. Вот сейчас она, Грунька, пойдет к задним воротам фермы. Она знает, что ей делать… Она непременно тайком повидается с Фиской. Не может быть, чтоб Епиха послал их сюда, не получивши сигнала от Фиски, — пора, мол, сегодня что-то должно случиться. Не отправит он также людей, не послав Фиске весточку — жди, обязательно жди этой ночью.

— Что ты затуманилась этак? — прервал Грунькины думы Мартьян Яковлевич.

— А то: ждет нас Фиса или не ждет?

— А как же! Ей дали знать!

— Кто же?

— На то был человек особый назначен.

— Почему же мне не сказали об этом?

— Никому не объясняли, чтоб… в тайности.

— А ты откуда же пронюхал?

— Я такой, пронюхаю! — засмеялся Мартьян.

Круто сменив добродушно-насмешливый тон на серьезный, Мартьян Яковлевич сказал:

— Хватит балясничать! Первым пойду я…

Он быстро исчез в густой мгле, рожденной туманом и уходящей ночью…

Викул Пахомыч и Грунька молча ждали его возвращения. Они напряженно прислушивались: что там, вдалеке, проснулся ли предрассветный ветер в кустах, Мартьяновы ли шаги доносятся еле слышным скрипом на подмерзшей земле? Будто тихо в степном просторе, будто спит все кругом, окутанное пеленою тумана, но вот снова, опять и опять, возникают в отдалении какие-то звуки. Конь ли топочет где-то под самой Косотой, собачий ли брех в дальних улусах, волк ли бродит у поскотины, шум ли какой за оградой фермы, или то грезит, как всегда, сквозь сон, старик Тугнуй, рождая едва уловимые ночные шорохи?.. Разное чудится, если наклонить ухо к земле… Кажется, много часов минуло, как ушел на разведку Мартьян, — где ж он запропастился?

— Вот и я! — неожиданно раздался Мартьянов голос где-то рядом и совсем не с той стороны, откуда его ждали.

— Фу ты, леший! — вздрогнула от неожиданности Грунька.

— Испугал? — Мартьян Яковлевич перелез поскотину шагах в пяти от места, где стояла телега.

— Что так долго? — сказала Грунька. — Чисто заморозил нас.

— Как тебя занесло в тыл? — спросил Викул Пахомыч. — Неужто заплутался?

270