Семейщина - Страница 89

— Собираются?

— А то как же!.. Грамота семейская известная — так они всем в бюллетень и пишут… Кравцов, Покаля, еще есть такой… Ну, уставщик, Ипат. Все там собираются. А я на партизан ставку держу, кто победнее. Два раза собирал в отдельности. Корней Косорукий помогает шибко… У Астахи своя запись, у нас — своя. У нас тоже грамотеи есть. Только… — Мартьян запнулся…

— Что?

— Только смеются над нашим Косоруким, когда по дворам идет… которые гонят даже… Вали, мол, подальше, непрокий!.. Эх, если б Харитон был жив, того уважали… другое б дело — вздохнул Мартьян Алексеевич.

— А молодежь что говорит?

— Известно что: шибко-то против стариков боятся — как, мол батька, так и я… А батька — как Ипат Ипатыч скажет. Вот оно, горе-то наше, — растерянно развел руками Мартьян.

— Да, дела, как видно, неважные, — задумчиво проговорил главный уполномоченный, дородный человек в меховой куртке.

— Это правильно — не шибко важные. Однако не засыплемся совсем-то. Партизаны за Свиридова подпись свою кладут… Спиридон взводом командовал, боевой парень, против него что худого скажешь. Даже Ипату нечего сказать, язык не повернется… Так что Спиридона поддержат. Его обязательно проведем. Хоть один да наш будет… Нам ведь двоих выбирать?

— Двоих. А второй пусть будет от кулаков?

— Зачем от кулаков? — смутился Мартьян. — Еще неизвестно…

— Что там неизвестно! — досадливо махнул рукой военный. — Знаешь ли хоть, кого они выдвигают?

— Толком не добьешься… Все листки хоронят до последнего срока, в тайности держат…

— Вот видишь!

Вечером к крыльцу сельского управления привалила вся деревня, даже Федот на своей культышке приковылял, в первый раз этак-то на людях показался. Впервые после восстания появился на сходе и бывший пастух Алдоха. После ранения под Новой Зардамой он долго пролежал в мухоршибирской больнице, а когда выписался, рана часто открывалась, и он то и дело хворал. Осунувшийся, еще больше почерневший и заросший, — в бороде серебряная паутина, — Алдоха поднялся на крыльцо. Правая рука его висела плетью. И всем показалось, что, увидав его, Мартьян Алексеевич приободрился, веселее поглядывал вниз, в беспокойную толпу.

В зеленоватом потемневшем небе зажглись первые звезды. Людское скопище у крыльца, запрудившее улицу, слилось в сумерках в смутный сплошняк, расплылось, лишь квадраты бюллетеней ночными бабочками белели, подрагивая, в руках у сотен людей.

«Как снегу навалило», — усмехнулся про себя Алдоха.

Человек в меховой куртке поднял руку и объявил: — Выборное собрание граждан села считается открытым… Все в сборе… Но прежде чем опустить бюллетени в урны, вот в эти ящики у перил, — может быть, есть еще и не заполненные? — мне бы хотелось кратко рассказать вам о значении этих выборов в учредительное собрание нашей Дальневосточной республики…

Смолкли разом приглушенные разговоры, утихло движение в толпе, и только слышно было, как похрустывает колючий ледок вымерзших уличных лужиц под все еще беспокойными ногами выборщиков…

Точно набирая разбег, оратор говорил сначала медленно, тихо, но затем вдруг, на каком-то повороте своей речи, загорячился, загремел, замахал руками. Он убеждал никольцев не верить басням о полной разрухе в Советской России, о распаде Советской власти, о бегстве Ленина за границу. Он заклеймил это, как клевету врага, стремящегося подорвать доверие масс к строительству социализма.

— Кулакам социализм не понутру, потому они и клевещут на большевиков! — гремел приезжий. — Вот товарищ комиссар — недавно прибыл с запада, он может вам рассказать после меня, как там и что… как там рабочий и крестьянин расправились с царскими генералами, с англо-французскими интервентами, с польскими панами и дружно принялись за восстановление хозяйства…

А в это время, в хвосте толпы, Астаха Кравцов, поймав за рукав шинели зятя Спирьку, подался с ним чуть в сторону от людей и зашептал ему на ухо:

— Теперь уж поздно брыкаться, Спиря… — поздно, говорю!.. Все листки на тебя написаны.

— Никуда я не поеду, ни в какую Читу, отрубил раз — хозяином жить хочу, довольно с меня, помыкался… Пусть кто другой.

— Да ты пойми, в последний раз. Ведь в последний раз! Окажи великую услугу старикам — на руках носить будут… До вешной еще успеешь обернуться.

— И что я вам дался?

— От дурень! Партизаны за тебя и мужики за тебя… сговоренные. Как же можно голоса разбивать? Ничего не получится тогда.

— Перевертнем хочется вам меня сделать! — неожиданно для себя выпалил Спирька.

Астаха опешил было, — но тут же взял себя в руки, жарко зашептал:

— Великая услуга всем мужикам! Век не забудут… — не то что корить… Это ты зря.

— Они-то будут корить.

— Да нас — то ведь боле их, у них — власть, у нас — сила, Ипат Ипатыч…

— Ладно, — сдался наконец Спирька — но чтоб в последний раз… чтоб больше не тревожили меня.

— Уговор дороже денег! — обрадовался Астаха.

Он оставил зятя, юркнул в толпу, разыскал Покалю, толкнул неприметно в бок:

— Дал согласие… перестал брыкаться, не подведет.

Покаля удовлетворенно хмыкнул. До сих пор он не был уверен в Астахином зяте, — вдруг да Спирька снимет свою кандидатуру, заартачится, без ножа зарежет.

От обочины до середины толпы шевельнулись головы, — послышался говорок. После комиссара, объяснившего, что учредительное собрание уже месяц заседает в Чите, что оно скоро будет принимать важные законы о земле и прочих порядках, выбирать постоянное правительство республики, — слово взял Мартьян Алексеевич.